Володя рассеянно пробежал глазами последнюю строчку и машинально закрыл книгу. Мысли его давно блуждали где-то далеко от сборника произведений Чехова, который сейчас был отложен на диван, радостно показывая всему миру свою ещё советскую цену. Парень поморщился и слабо выдохнул. Он совсем не ожидал, что «Чайка», первое произведение в списке чтения на лето, которое нашлось в старых отцовских шкафах, сможет пробраться так глубоко внутрь, вновь разбудив старую тревогу.
Казалось, все вокруг, но только не сам Володя, знали, что ему делать дальше, на кого идти, кем быть. «Станешь врачом, будешь уважаемым человеком, спасёшь многим людям жизни», - уверенно говорила мама. Живущий в другом городе дядя при редких созвонах всегда предлагал свою помощь в подготовке к экзамену по информатике, будто Володя уже давно решил пойти по его стопам и стать программистом. Пьяного отца сын не волновал никоим образом, а трезвым он был, только когда уезжал на заработки. Сам Володя болезненно кусал ручку на уроках литературы и не спал ночами, подбирая правильные слова для выражения своих мыслей. Писал, зачеркивал, снова писал. Однако вместо стройных предложений на бумаге оказывалась такая же противная каша, как и в его голове. Склизкая, холодная овсянка. Володя отчаянно пытался быть писателем, но не знал, про что писать, как писать. Он как-то попытался заикнуться об этом маме, но она лишь брезгливо сморщила нос и заметила, что пора бы уже выбрать нормальную будущую профессию. Нормальную с жирным подчеркиванием. Не то чтобы Володю так сильно волновало мнение родителей. Просто он сам не знал, что делать. Куда идти, чтобы быть писателем? Можно ли вообще освоить писательство как профессию? Володя даже не понимал, хочет ли он вообще писать. Это была скорее его странная потребность, а не четкая цель. Он не мечтал видеть себя на обложках книг, не хотел восторженных отзывов и толпы фанатов, жаждущих продолжения. Он просто желал выразить что-то, что никак не выражалось, не поддавалось сознанию. А время шло. Незаметно подкрался конец девятого класса, и нужно было что-то решать.
Однажды от нечего делать Володя, пролистывающий посты окололитературных пабликов, кликнул на статью «вдохновляющие цитаты для писателей». Глаз зацепился за третью с конца. «Творчество является выражением смысла жизни. Н.К. Рерих», - пробормотал про себя Володя. Цитата не вдохновила, но дала ответы на многие вопросы.
Конечно, как Володя может писать, если у него нет смысла жить? Как можно выразить пустоту на бумаге?
Но Володя не сдался. Он продолжал упрямо собирать неясные мысли в голове в оформленную кучу и писать. Бессмысленно, без идеи. Но описания казались слишком длинными, персонажи даже не плоскими, а мертвыми. Умершими ещё в зачатке, в глубине мозга Володи. Они неправильно двигались, неправильно разговаривали, неправильно молчали.
И вот сейчас, найдя в несчастном Константине Гавриловиче себя, Володя неожиданно тихо смирился. Нет, он не собирался разделить судьбу этого персонажа, пистолетов в их доме не наблюдалось, просто он принял, что его глупые попытки ни к чему не приведут. Потому что писать ради того, чтобы писать, - это не есть смысл жизни.
Бросить все эти мечты и выучиться на врача, чтобы обрадовать маму. И скорее исчезнуть из этой квартиры.
Первое сентября не заставило себя долго ждать, и Володя вновь вернулся к любимым урокам литературы. Поставив себе не особенно желаемую цель, он заставлял себя двигаться к ней. Недосып, сопровождающий каждый учебный год, наконец сделал своё, и Володя перестал задавать самому себе бессмысленные вопросы, автоматически выполняя все нужные действия. Будто все эмоции заснули глубоко внутри вместе с умением оценивать происходящее. Поэтому сообщение матери о возвращении отца Володя воспринял практически безразлично, почувствовав лишь легкий укол чуть встрепенувшегося беспокойства.
Отец появился дома одним из вечеров холодного октября, пьяный и до противного самодовольный. Кинул смятый конверт в лицо собственной жены и усмехнулся, когда она испуганно дернулась. «Володя, сходи, погуляй», - тихо пробормотала мать, и Володя, накинув затертую ветровку, вышел из квартиры. Он всегда так делал. Никогда не позволял себе думать о том, что там происходит. Делал вид, что не замечал синяки на руках матери. Ему было противно и стыдно самого себя, но он не позволял этим мыслям вырваться наружу. Он привык молчать. Скрывать от соседей, учителей, одноклассников. Придумывать логичные причины отсутствия матери на школьных собраниях. Отчаянно врать собственному дяде о том, что отец завязал с алкоголем. Если отец и мог «завязать с алкоголем», то только прочные дружеские отношения. Володя давил эту правду в себе, старался заглушить шипящее змеей чувство несправедливости.
Он вернулся через час. Дверь в родительскую комнату была закрыта, но даже через неё доносился храп уснувшего отца. Мать с заплаканным лицом бессмысленно терла одну и ту же тарелку. Володя, опустив вниз голову, быстро прошёл к своему дивану в гостиной и расправил постельное белье. Нужно было выспаться перед контрольной по химии. «Важной контрольной по химии», - заметил сам себе Володя. Машинально выключил свет, лег, закрыл глаза. Сон не шёл. В голове все прокручивались подавляемые мысли, где-то в подсознании, как поставленная на повтор песня, звучали тихие всхлипы. Он встал и прошёл до кухни, сам не зная зачем. Его мать безразлично смотрела в стол, под глазом наливался синяк.
-Мам? - осторожно позвал Владимир.
Она не отвечала. Просто стояла, облокотившись на старый обшарпанный холодильник, и невидящим взглядом смотрела в пол. «В таких семьях не вырастают писатели», - почему-то подумалось Владимиру. Собственный стыд вновь поднялся из глубин его разума, и не осталось больше сил, чтобы заглушить собственную совесть. Он тихо подошёл к матери и, прижав к себе, пробормотал: «Прости меня». И его строгая и серьёзная, морщившаяся от глупой идеи сына стать писателем, мама неожиданно разрыдалась у Владимира на плече. Он не знал, что делать, глупо глядя в окно на ярко горящий фонарь и непроглядную темень вокруг него. Было уже за полночь, а на завтра намечалась трудная контрольная. Впрочем, это последнее, о чем сейчас мог думать Владимир.
Он писал. Писал, путаясь в словах, пропуская запятые. Почерк все больше кривился, рука болела от неудобного положения на подоконнике мужского туалета, но Владимира это не волновало. Звонок прозвенел уже пять минут назад. Началась контрольная. Владимир продолжал писать. Впервые он писал свободно, спешил за собственными мыслями, раскрывающимися одна за другой. Впервые он знал, о чем пишет.
Его слегка потряхивало, когда он вбежал в кабинет, извинившись за опоздание. Соседка по парте, Агата, озабоченно посмотрела на него и на их общей таблице Менделеева вывела карандашом: «Ты в порядке?» Владимир судорожно кивнул головой и уткнулся в лист с заданиями. Ему было все равно, как он напишет эту контрольную. Его волновала лишь оставшаяся в портфеле старая тетрадь.
Сдав работу, Владимир вышел из кабинета и тихо выдохнул. Нужно было перечитать написанное. Убедиться, что это не помутнение рассудка. Но это казалось слишком страшным. Он сам не понял, как протянул тетрадь Агате с просьбой прочесть. Та удивленно посмотрела на него, но тетрадь взяла. Спустя томительные 6 минут ожидания, она неожиданно проговорила:
-Это ты сам написал?
-Я... Да, - смущенно ответил Владимир.
-Мне понравилось. Слог интересный, - она тепло улыбнулась. - Прости, заумно звучу.
-Нет, все в порядке, спасибо большое,- тихо пробормотал Владимир.
-Только такое чувство безысходности в конце, жалко и маму, и сына, - Агата вдруг серьезно посмотрела на друга. - Точно все в порядке?
-Да, я просто похоже смысл жизни нашёл.
-О, правда? Какой?
-Говорить правду, - счастливо улыбнулся Владимир, думая, что ему вовсе не стоит объяснять смысл этого высказывания.