Автор: Мария Новрузова
Асбест – мой город и судьба
рассказ
1
Сильно шумела трасса. Так было не сразу, а только после десяти минут движения по знакомой части города: завод, кладбище, железнодорожный мост. Но в один момент за окном появились поля и деревья.
Я чего-то ждала?
Если бы мне задали этот вопрос, я бы ответила, что определённо нет. Правда, перед собой стоило быть честнее: ждала.
…Сначала их не было. Синих табличек. Потом они стали появляться, мелькая разными надписями. Это продолжалось долго, пока вдруг справа не возник большой камень с белыми буквами: «Асбест. 1889». Далее по центру дороги расположилась стела в виде лопаты.
…В глаза врезался синий указатель: налево – Рефтинский и Малышева, направо – Сухой Лог. Необъяснимо и странно перехватило в груди.
Через несколько минут за окном уже неслась улица с бодрым названием «Промышленная», которую какое-то время сопровождал ровный дощатый забор.
Наконец мы вышли из машины и увидели срезанную автомобильную дорогу. Она обрушивалась в большую яму с камнями, заросшую кустарниками. Мы обошли яму по краю, миновали корни берёз и оказались на срезанной дороге. Вдалеке виднелся лес. Я сделала несколько шагов вперёд, и тут во мне родилось чувство смеси ужаса и восторга. Внизу серо-синяя впадина с множеством ступеней простиралась буквально на километры. На её дне копошились крошечные экскаваторы, а крошечный поезд плёлся по ржавым и таким же маленьким рельсам. Так вот, как выглядит карьер… Рассказ об этом градообразующем предприятии звучал не слишком жизнеутверждающе: карьер постоянно растёт и вширь, и вглубь, и уже уничтожил часть города. Выходит, он город и кормит, и ест…
Я отправилась гулять вдоль огромного кратера по серой насыпи и камням, меж которых росли сосёнки. Небо становилось угрюмым. Ни одного живого существа мы не видели там, кроме двух бабочек: одна нежно-жёлтая, а другая чёрная, только крылья по краям белые (увы, я совсем не разбираюсь в бабочках). Кругом было тревожно и одиноко.
…А могло бы здесь быть как-то иначе? Да, могло. И в некоторые моменты казалось, что я не одна. Не одна переступаю с камня на камень и точно не упаду, не одна огибаю холм с пожухлой травой, не одна гляжу на нераскрытые почки. Но каждый раз я вновь находила себя одинокой здесь. И кажется, ещё и в принципе. А если бы всё в один момент повернулось по-другому?
Мне грустно? Нет, конечно. Но…тогда почему что-то каменеет в горле, и словно невзначай блестят глаза?..
Мы взобрались по холму и вернулись к яме. Прошли по её краю и перешагнули через корни берёз. Хлопнули двери, и мы поехали дальше.
Я чего-то ждала?
Если бы мне задали этот вопрос, я бы ответила, что определённо нет. Правда, перед собой стоило быть честнее: ждала.
…Сначала их не было. Синих табличек. Потом они стали появляться, мелькая разными надписями. Это продолжалось долго, пока вдруг справа не возник большой камень с белыми буквами: «Асбест. 1889». Далее по центру дороги расположилась стела в виде лопаты.
…В глаза врезался синий указатель: налево – Рефтинский и Малышева, направо – Сухой Лог. Необъяснимо и странно перехватило в груди.
Через несколько минут за окном уже неслась улица с бодрым названием «Промышленная», которую какое-то время сопровождал ровный дощатый забор.
Наконец мы вышли из машины и увидели срезанную автомобильную дорогу. Она обрушивалась в большую яму с камнями, заросшую кустарниками. Мы обошли яму по краю, миновали корни берёз и оказались на срезанной дороге. Вдалеке виднелся лес. Я сделала несколько шагов вперёд, и тут во мне родилось чувство смеси ужаса и восторга. Внизу серо-синяя впадина с множеством ступеней простиралась буквально на километры. На её дне копошились крошечные экскаваторы, а крошечный поезд плёлся по ржавым и таким же маленьким рельсам. Так вот, как выглядит карьер… Рассказ об этом градообразующем предприятии звучал не слишком жизнеутверждающе: карьер постоянно растёт и вширь, и вглубь, и уже уничтожил часть города. Выходит, он город и кормит, и ест…
Я отправилась гулять вдоль огромного кратера по серой насыпи и камням, меж которых росли сосёнки. Небо становилось угрюмым. Ни одного живого существа мы не видели там, кроме двух бабочек: одна нежно-жёлтая, а другая чёрная, только крылья по краям белые (увы, я совсем не разбираюсь в бабочках). Кругом было тревожно и одиноко.
…А могло бы здесь быть как-то иначе? Да, могло. И в некоторые моменты казалось, что я не одна. Не одна переступаю с камня на камень и точно не упаду, не одна огибаю холм с пожухлой травой, не одна гляжу на нераскрытые почки. Но каждый раз я вновь находила себя одинокой здесь. И кажется, ещё и в принципе. А если бы всё в один момент повернулось по-другому?
Мне грустно? Нет, конечно. Но…тогда почему что-то каменеет в горле, и словно невзначай блестят глаза?..
Мы взобрались по холму и вернулись к яме. Прошли по её краю и перешагнули через корни берёз. Хлопнули двери, и мы поехали дальше.
2
Водонапорная башня, белая и высокая, манила своей заброшенностью. Она стояла, словно ни при чём, близ обочины дороги. Молодые деревья вокруг робко трепетали своими маленькими и тонкими листочками, будто бы пытались закрыть собой башню. Но разве могли крохотные создания упрятать такую громаду?
На входе я подняла голову и заметила удивительное сходство башни с инопланетным кораблём. Внутри оказалось очень мрачно. Окошко, маленькое, как в темнице, пропускало резкий свет. Но главное, что выделялось – это прямоугольная дыра в деревянном полу. Наверняка здесь много посетителей – об этом свидетельствовали рисунки на закоптелых стенах. Другие этажи остались нами не исследованными – лестницу убрали.
А ведь когда-то эта башня была нужна. Она стояла не как чужая, а гордо; цвела жизнью и энергией. Насос качал воду из-под земли, наполнял ею бак, распределял по домам. Но однажды всё это заменили более современные аналоги. Время башни ушло, а она осталась. Чужая, молчаливая и ненужная. Наверное, все мы в жизни иногда бываем, как эта башня.
В следующий раз мы остановились около ворот стадиона. Я никогда не видела таких ворот: они представляли собой резную арку с колоннами коринфского ордера. В обе стороны от неё тянулись ряды таких же колонн, которые заканчивались будками с ажурным карнизом. На вершине арки красовалась надпись «Строитель», а рядом - буквы «С» с флажками внутри. Интересно наблюдать за тем, как уживаются древнегреческая архитектура и символика из Советского Союза. Всё было нарядным, но очень обшарпанным; красивым, но, кажется, никем не любимым.
А где же стадион?
Вместо сотен сидений для болельщиков вдаль устремлялось целое поле гаражей. От стадиона осталась только грязная арка с облупившейся краской. Есть в этом что-то прекрасное, но такое безнадёжное и удручающее, что лучше и не оставаться здесь более.
Мы поехали дальше. Посреди дороги на горке из щебня стоял прехорошенький БелАЗ с огромными колёсами, которые, пожалуй, достигали роста человека. Их можно было посмотреть и покрутить.
Прямо на пути появился Дворец Культуры во всём своём скромном величии: белый и с флажками на колоннах, но с едва целыми ступенями. По бокам от входа восседали две музы – Наука и Искусство, которые в молодости изготовил Эрнст Неизвестный. Одна муза держала скрипку, а другая – глобус. Неподалёку от здания висела афиша с какими-то мероприятиями, написанная, к удивлению жителей города-миллионника, от руки.
На соседней улице мы увидели кинотеатр (по-моему, всё в городе находилось по соседству). Около входа выставили афиши на холстах с наклеенной серединой и расписанными вручную краями. Окна украшала выставка от учеников художественной школы, которые нарисовали главные достопримечательности города: стелу, карьер, Дворец Культуры – словом, то, что уже было нам знакомо.
Мы отправились дальше, и вдруг за окном показалось строение с надписью «Асбестовский горный техникум». Сразу стало понятно, что здание заброшено: вместо окон чернели туннели в пустоту… Цифра «9» в отлитой дате «1951» отпала, и техникум смотрел на мир как призрак прошлого и заставлял испуганно сглотнуть от одного своего вида…
Мы объехали дворы, маленький магазин, именуемый торговым комплексом, и оказались около жилого дома. Следующие два часа прошли в приятной домашней обстановке, но не слишком запомнились…
На входе я подняла голову и заметила удивительное сходство башни с инопланетным кораблём. Внутри оказалось очень мрачно. Окошко, маленькое, как в темнице, пропускало резкий свет. Но главное, что выделялось – это прямоугольная дыра в деревянном полу. Наверняка здесь много посетителей – об этом свидетельствовали рисунки на закоптелых стенах. Другие этажи остались нами не исследованными – лестницу убрали.
А ведь когда-то эта башня была нужна. Она стояла не как чужая, а гордо; цвела жизнью и энергией. Насос качал воду из-под земли, наполнял ею бак, распределял по домам. Но однажды всё это заменили более современные аналоги. Время башни ушло, а она осталась. Чужая, молчаливая и ненужная. Наверное, все мы в жизни иногда бываем, как эта башня.
В следующий раз мы остановились около ворот стадиона. Я никогда не видела таких ворот: они представляли собой резную арку с колоннами коринфского ордера. В обе стороны от неё тянулись ряды таких же колонн, которые заканчивались будками с ажурным карнизом. На вершине арки красовалась надпись «Строитель», а рядом - буквы «С» с флажками внутри. Интересно наблюдать за тем, как уживаются древнегреческая архитектура и символика из Советского Союза. Всё было нарядным, но очень обшарпанным; красивым, но, кажется, никем не любимым.
А где же стадион?
Вместо сотен сидений для болельщиков вдаль устремлялось целое поле гаражей. От стадиона осталась только грязная арка с облупившейся краской. Есть в этом что-то прекрасное, но такое безнадёжное и удручающее, что лучше и не оставаться здесь более.
Мы поехали дальше. Посреди дороги на горке из щебня стоял прехорошенький БелАЗ с огромными колёсами, которые, пожалуй, достигали роста человека. Их можно было посмотреть и покрутить.
Прямо на пути появился Дворец Культуры во всём своём скромном величии: белый и с флажками на колоннах, но с едва целыми ступенями. По бокам от входа восседали две музы – Наука и Искусство, которые в молодости изготовил Эрнст Неизвестный. Одна муза держала скрипку, а другая – глобус. Неподалёку от здания висела афиша с какими-то мероприятиями, написанная, к удивлению жителей города-миллионника, от руки.
На соседней улице мы увидели кинотеатр (по-моему, всё в городе находилось по соседству). Около входа выставили афиши на холстах с наклеенной серединой и расписанными вручную краями. Окна украшала выставка от учеников художественной школы, которые нарисовали главные достопримечательности города: стелу, карьер, Дворец Культуры – словом, то, что уже было нам знакомо.
Мы отправились дальше, и вдруг за окном показалось строение с надписью «Асбестовский горный техникум». Сразу стало понятно, что здание заброшено: вместо окон чернели туннели в пустоту… Цифра «9» в отлитой дате «1951» отпала, и техникум смотрел на мир как призрак прошлого и заставлял испуганно сглотнуть от одного своего вида…
Мы объехали дворы, маленький магазин, именуемый торговым комплексом, и оказались около жилого дома. Следующие два часа прошли в приятной домашней обстановке, но не слишком запомнились…
3
Улица упиралась в высокое здание с электронными часами, которые, к слову, не работали. Где-то в стороне мы заметили колесо обозрения и решили пойти к нему.
Путь пролегал по узенькой улочке с двух- и трёхэтажными домами. Кругом было спокойно, по-провинциальному тихо и безлюдно.
Во дворе среди молодой травы стояла очаровательная карусель: большая, сделанная из металла и дерева. Она выглядела как-то значительно, и, наверное, душераздирающе скрежетала, когда на ней кружились.
Из открытого окна в одном маленьком доме выглядывали зелёные занавески с бабочками – безвкусные, но необыкновенные.
Я переместила взгляд с окна на дорогу. Помятые берёзовые серёжки лежали на разбитом асфальте… Это не было самым очевидным воспоминанием о детстве, но таким искренним, таким жгучим; в детстве у окна комнаты – не моей, а общей – росла берёза, она облокачивалась своими тонкими веточками на окно, роняла резные листья и длинные серёжки; они устилали внизу весь асфальт и уличный подоконничек, и их было так же много, сколько лет, прошедших с тех пор…
В следующем дворе сушилась одежда. Привычно было бы увидеть её на бельевых верёвках, но она висела на толстых и ржавых проволоках, грубо обмотанных вокруг железных труб. Полуразрушенный гараж стоял посреди лужайки и словно выглядывал из-за своих же развалин.
После домов показались детские сады: маленькие, старые, но вполне живые. Если постараться, можно было представить, как играют и бегают ребята вокруг веранды и цветного заборчика. Но вместо них там гуляли голуби и деловито наклоняли головы вбок. Посреди одной площадки высился огромный почерневший сарай.
Чуть поодаль из густой зелени травы выглядывала толпа одуванчиков. Они росли тесно друг к другу подобно строю детей, идущих на прогулку. Одуванчики были так же свежи и молоды, только вот срок жизни у них существенно короче. Правда, случается всякое…
Через несколько метров начинался сосновый лес, около которого мы свернули и подошли к колесу обозрения уже совсем близко. Его массивные сидения возвышались чуть ли не до самого неба.
Недалеко от колеса на лавочке сидели два толстых мужчины, очень похожие на охранников. Мы спросили:
- Извините, а колесо работает?
Люди посмотрели на нас удивлённо, и один из них ответил:
- Нет, оно давно не работает. И никогда уже не будет работать.
Мы поблагодарили и пошли обратно.
Отмотать бы на несколько лет назад и наблюдать, как радостные люди смотрят с высоты колеса на город и о чём-то смеются; как колесо останавливается, на него заходят другие люди и снова смеются. Но однажды колесо в последний раз сделало оборот, скрипнуло и навсегда остановилось вместе с тем временем.
Путь пролегал по узенькой улочке с двух- и трёхэтажными домами. Кругом было спокойно, по-провинциальному тихо и безлюдно.
Во дворе среди молодой травы стояла очаровательная карусель: большая, сделанная из металла и дерева. Она выглядела как-то значительно, и, наверное, душераздирающе скрежетала, когда на ней кружились.
Из открытого окна в одном маленьком доме выглядывали зелёные занавески с бабочками – безвкусные, но необыкновенные.
Я переместила взгляд с окна на дорогу. Помятые берёзовые серёжки лежали на разбитом асфальте… Это не было самым очевидным воспоминанием о детстве, но таким искренним, таким жгучим; в детстве у окна комнаты – не моей, а общей – росла берёза, она облокачивалась своими тонкими веточками на окно, роняла резные листья и длинные серёжки; они устилали внизу весь асфальт и уличный подоконничек, и их было так же много, сколько лет, прошедших с тех пор…
В следующем дворе сушилась одежда. Привычно было бы увидеть её на бельевых верёвках, но она висела на толстых и ржавых проволоках, грубо обмотанных вокруг железных труб. Полуразрушенный гараж стоял посреди лужайки и словно выглядывал из-за своих же развалин.
После домов показались детские сады: маленькие, старые, но вполне живые. Если постараться, можно было представить, как играют и бегают ребята вокруг веранды и цветного заборчика. Но вместо них там гуляли голуби и деловито наклоняли головы вбок. Посреди одной площадки высился огромный почерневший сарай.
Чуть поодаль из густой зелени травы выглядывала толпа одуванчиков. Они росли тесно друг к другу подобно строю детей, идущих на прогулку. Одуванчики были так же свежи и молоды, только вот срок жизни у них существенно короче. Правда, случается всякое…
Через несколько метров начинался сосновый лес, около которого мы свернули и подошли к колесу обозрения уже совсем близко. Его массивные сидения возвышались чуть ли не до самого неба.
Недалеко от колеса на лавочке сидели два толстых мужчины, очень похожие на охранников. Мы спросили:
- Извините, а колесо работает?
Люди посмотрели на нас удивлённо, и один из них ответил:
- Нет, оно давно не работает. И никогда уже не будет работать.
Мы поблагодарили и пошли обратно.
Отмотать бы на несколько лет назад и наблюдать, как радостные люди смотрят с высоты колеса на город и о чём-то смеются; как колесо останавливается, на него заходят другие люди и снова смеются. Но однажды колесо в последний раз сделало оборот, скрипнуло и навсегда остановилось вместе с тем временем.
4
Мы пошли по лесной тропе. Металлический мост переводил через маленькую речку со спокойным течением. На берегу росла небольшая светлая травка, а между двух могучих сосен кто-то приладил скамейку – посидеть на ней дело милое и одновременно скучное. В другом месте реки берег охватывали извилистые корни. Пейзаж вокруг был красивым, но незамысловатым, лишённым чего-то такого, что бы хватало холодными руками за душу и не отпускало. Мы отправились дальше.
Перед нами раскинулась огромная поляна с несколькими тонкими деревцами. Среди лохматых кочек вдруг возникали целые букеты из медуницы. Они резко выделялись на пожухшей прошлогодней траве. Поляна заканчивалась лесом. Солнце светило ярко, стремясь к закату, и на земле виднелись тени от каждого дерева. Едва распустившиеся листочки выглядели на фоне солнечного света, как частички чудотворной пыли из какой-нибудь сказки.
Стало прохладно, даже неприятно. С горки открывался вид на небольшой посёлок. Там, наверное, намного уютнее: греет печка, и вьётся пар от кружки с чаем. В лесу же тропинки казались какими-то тёмными, неприветливыми, злыми.
…Ладонь почему-то была выставлена немного в сторону, холодная и сжатая в кулак. Что-то заставило обернуться, а потом и разочароваться – сзади сосны, сосны, сосны… ничего более. Не бежит ли кто по дорожке? Не зовёт ли кто с волнением и радостью, по-особенному, не как другие? Зачем задавать такие вопросы, ответ на которые всё равно знаешь, и притом он всегда один?...
Вот и выход из леса, двухэтажный дом и оставленная квартира со старинными вещами. Описывать бы, размышлять – да только не мне: не моя это семья, не моя история. Разве что вид из окна… Покатые крыши маленьких домиков перемешивались с едва позеленевшими кронами. Чуть дальше, как стражники, стояли панельные многоэтажки, скучные и неживые. Сзади возвышались тёмные сосны, заслоняя собой весь горизонт. Уже темнело.
Последний хлопок дверцы на сегодня, и снова дорога. Известные нам здания, только с другого ракурса, безмолвно прощались.
…Мгновенно пронеслась синяя табличка с несколькими названиями, всё теми же. И осталась далеко позади.
Перед нами раскинулась огромная поляна с несколькими тонкими деревцами. Среди лохматых кочек вдруг возникали целые букеты из медуницы. Они резко выделялись на пожухшей прошлогодней траве. Поляна заканчивалась лесом. Солнце светило ярко, стремясь к закату, и на земле виднелись тени от каждого дерева. Едва распустившиеся листочки выглядели на фоне солнечного света, как частички чудотворной пыли из какой-нибудь сказки.
Стало прохладно, даже неприятно. С горки открывался вид на небольшой посёлок. Там, наверное, намного уютнее: греет печка, и вьётся пар от кружки с чаем. В лесу же тропинки казались какими-то тёмными, неприветливыми, злыми.
…Ладонь почему-то была выставлена немного в сторону, холодная и сжатая в кулак. Что-то заставило обернуться, а потом и разочароваться – сзади сосны, сосны, сосны… ничего более. Не бежит ли кто по дорожке? Не зовёт ли кто с волнением и радостью, по-особенному, не как другие? Зачем задавать такие вопросы, ответ на которые всё равно знаешь, и притом он всегда один?...
Вот и выход из леса, двухэтажный дом и оставленная квартира со старинными вещами. Описывать бы, размышлять – да только не мне: не моя это семья, не моя история. Разве что вид из окна… Покатые крыши маленьких домиков перемешивались с едва позеленевшими кронами. Чуть дальше, как стражники, стояли панельные многоэтажки, скучные и неживые. Сзади возвышались тёмные сосны, заслоняя собой весь горизонт. Уже темнело.
Последний хлопок дверцы на сегодня, и снова дорога. Известные нам здания, только с другого ракурса, безмолвно прощались.
…Мгновенно пронеслась синяя табличка с несколькими названиями, всё теми же. И осталась далеко позади.
5
Сильно шумела трасса. Так было почти сразу, после десяти минут движения по теперь знакомому городу. В один момент за окном появились поля и деревья. Потом железнодорожный мост, кладбище, завод.
Родной город предстал в привычном образе: большой, шумный, многолюдный. Где лучше – там или тут?
Памятник
рассказ
Звон ключа в замке, топот ног вниз по лестнице, пение кнопки после нажатия, визг железной двери. Это Данил вышел из общежития. Тёмные отросшие волосы падали на густые брови, ветер дул прямо в бледное лицо с единственной родинкой, руки сиротливо замерзали в карманах – первый курс начинался как-то не празднично.
Даня – студент журфака. Поступил он туда совершенно случайно. Никогда особо не хотел, но прошёл по экзаменам и решил попробовать. Правда, он успел пожалеть об этом… Да и как тут не жалеть, если соседи по комнате вечно не спят ночами, а сложностей в учёбе с каждым днём становится всё больше. Пожалуй, радость ему могли бы принести какие-никакие деньги, но даже у родителей их почти не было.
Учёба настала только в октябре, и в первый месяц осени Дане удалось найти работу. Парень пришёл в никому не известный частный журнал с гордым названием «Фараон». В нём катастрофически не хватало людей – немногие хотели писать о достопримечательностях города. На самом деле Даня тоже не хотел, но в остальных издательствах брали людей с высшим образованием, а у него было лишь оконченных одиннадцать классов, да и то с парой троек. К счастью, в «Фараон» принимали кого угодно, лишь бы хоть чуть-чуть умели писать.
Тут он и разочаровался во всём. Ворчание главного редактора, пустая лапша, боль в копчике… Основной проблемой стало то, что Данил был иногородним и попросту не мог знать о здешних интересных местах. Студент ездил в центр или куда-то подальше, чтоб самому их изучить. В его посёлке, именуемом Подгорным Лесом, знали только местные достопримечательности в виде синеватого валуна или сосны-рогатки, поэтому какие уж тут музеи и театры постороннего города… Но парень не ушёл из журнала, даже когда началась учёба, он искал заработок.
И вот, он шагал на работу. Сегодня университетские занятия начинались с третьей пары, поэтому Данил использовал момент. Парень пришёл слишком рано – в половине восьмого издательство ещё не начинало работу. Студент двинулся по соседней улице и постепенно оказался в каком-то незнакомом ему сквере. Тут Даня замер с широко открытыми глазами. Прямо в метре от него возвышался человек из гранита. Он был, казалось, преклонного возраста - лицо усеивали морщины, но в нём не чувствовалось дряхлости, напротив: сила бурлила, лицо имело серьёзный и какой-то значительный вид. Данил был поражён: оказывается, не нужно далеко ездить за культурными объектами, они есть совсем рядом. Парень даже не решался подойти, всё стоял и смотрел.
- Ну, чего уставился? – вдруг послышался строгий и басистый голос.
Данил ещё больше выпучил глаза и вздрогнул. Он тряхнул головой, точно пытаясь очнуться ото сна.
- Уставился, говорю, чего? – раздался тот же голос, и вдруг Данил заметил, как памятник искривил бровь, глядя на него.
- Про… Простите, - выпалил парень. – Вы разговариваете?
- Говори громче, чего мямлишь?
- Я хотел поинтересоваться, кто Вы, - Данил уже понял, что его предыдущий вопрос слишком очевидный…
- Встань поближе! Ничего не слышно. - Даня выдохнул и нерешительно подошёл к памятнику. - Не бойся, я тебя не трону. Я ж сделан из гранита! Я не могу ходить.
«И вправду», - в мыслях согласился Данил и сделал шаг уже смелее.
- Я хотел спросить, кто Вы. Я о Вас не слышал раньше.
- Кто, кто… Стёрлась фамилия с подножия… И никто меня не знает, все меня забыли! Эх… И никто не поинтересуется…
- Я поинтересовался, - заметил Данил. – А можно, я у Вас возьму интервью?
- Интервью, интервью… Нет, чтобы просто поговорить… Давай своё интервью, всё равно здесь слишком скучно… Голуби глупы как пробки, а ты хотя бы умеешь задавать вопросы…
Данил не знал, как утешить старика, и спросил:
- Вы не против, если я запишу это на диктофон?
- Что?
- Можно, я буду записывать?
Мужчина усмехнулся:
- Можно, но зачем? Что ты скажешь потом всем? Что с памятником разговаривал?
Данил впал в ступор от такого вопроса, но потом ответил:
- Я подумаю.
- Думай, думай. Скажу тебе так: лучше никому не знать о нашем разговоре. - Затем после небольшой паузы памятник продолжил: - А скажешь ли ты название нашего города?
- Вышегорск.
- М-да. Ничего удивительного, - старик вздохнул. – Этой истории никто не знает. Кроме меня, разумеется.
- Я немного не понял, о чём Вы хоте…
- Не так этот город называться должен, - хмуро перебил памятник.
Данил смотрел на него в растерянности. Через полминуты молчания студент сказал, доставая телефон:
- Предлагаю начать.
- Представься, - сказал памятник.
- Меня зовут Данил Светлов. Пока семнадцать лет, учусь на журналиста. Я бы хотел узнать немного о Вас, - Даня включил диктофон.
- Андрей Павлович Руденко. Я построил этот город.
- Пожалуйста, Андрей Павлович, расскажите что-нибудь о городе и о том, почему он должен называться по-другому.
- Это длинная история, и раз ты задал этот вопрос, изволь слушать терпеливо. Когда-то очень давно здесь было Поселение Уральцев, его уничтожил пожар две сотни лет назад. Мы стали отстраивать всё заново. Только получилось уже не поселение, а целый город. Я был главным градостроителем. Мы планировали назвать город Пожарском, чтоб сохранить память о пожаре и о тех, кто трудился. Но я уже не был молодым и умер, - на этом моменте Данилу стало аж нехорошо, а Андрей Павлович продолжил: - Люди похоронили меня здесь и поставили памятник, но позабыли о наших планах... Они назвали город Вышегорском, потому что он находится на высокой горе. Видимо, они совсем не ценили свой труд и забыли старания многих поколений. А ведь название города должно отражать его становление!
- Неужели это всё правда? – Данилу показалось, что памятник оскорбился, и студент прикусил язык. У него в голове крутились вопросы: «А зачем сохранять память о городе?», «Почему это важно?». Но они были скорее философскими, поэтому парень не стал их задавать. – Хорошо, - немного погодя сказал он, - а люди не посещают Вас?
- Посещали лет пятьдесят назад, но потом всем стало безразлично, они стали забывать свою историю. Что ты ждёшь от людей, которые даже не могли правильно назвать свой город?
- Да уж… А где памятники других героев?
- Вопрос не ко мне, - ответил Андрей Павлович. – Когда я был жив, не строили, потому что средств и времени не было. Возможно, сейчас где-то и есть.
- Но откуда Вы знаете, что было после Вашей смерти? Я про то, что люди забыли назвать так, как задумывалось.
- Я здесь стою не первый и даже не десятый год. Слышал много чего.
- А Вы кому-то это всё рассказывали?
- Тут совершенно забавная история! – памятник даже засмеялся. – Я всего неделю назад узнал, что могу говорить.
- И за неделю тут никого не было?
- Были. Но я не решался… Потом понял, что мне за столько лет наскучило стоять здесь, так что смог заговорить с тобой.
- Понятно. Что бы ещё спросить… А стоять тяжело?
- Да нет, я чувствую невесомость.
- А голуби? Помните, Вы были недовольны?
- Проклятые существа! Мало того, что с ними не о чем говорить, так ещё и сидят на мне, будто я им лавочка! И не напоминай даже!
Тут Данил взглянул на запястье левой руки:
- Ой, Андрей Павлович… Мне же через пять минут надо быть в издательстве... Так время незаметно пролетело.
Старик раздосадовался. Но тут же воскликнул:
- Не вздумай никому об этом рассказывать! Они скажут, что ты спятил. Потом приходи, и решим, как сделать так, чтоб люди узнали про всё из якобы исторического источника. Все должны понимать, где живут, и как на самом деле называется их город. Он будет называться Пожарском! И никак иначе! Ты понял меня?
- Да, да! Спасибо за беседу. Было просто поразительно. Особенно то, что памятники говорят.
- Тебе спасибо… - старик заметно смягчился. – Мне было очень одиноко больше сотни лет, а сейчас я поговорил с человеком! А ещё ты не убежал, не испугался и продолжил разговор. Удачи тебе. Приходи как можно скорее, я очень жду тебя. Мы должны решить огромную задачу. Прощай.
- До свидания!
Данил нажал «Стоп» на Диктофоне и поспешил в сторону издательства, он постоянно оглядывлся и махал памятнику рукой. Студент прибежал, открыл дверь и закричал:
- У меня появилось столько материала! Мы заработаем очень много денег, мы станем популярными!
Главный редактор, небритый и хмурый, уставился на него:
- Здрасьте, для начала. Слушаю.
Вышли два молодых человека, которые работали бок о бок с Данилом.
- В общем! Вы знаете, как наш город называется? – затараторил он.
- Вышегорск, а ты что, забыл?
- А вот и не так! Он называется Пожарском. Я всё это узнал от памятника! Хотите вот запись послушать? Памятники разговаривают! Я тоже не знал, да! Этот памятник человеку, который руководил постройкой нашего города! Он знает настоящее название!
У главного редактора округлились глаза:
- Чего?
- Давай по порядку, - бросил один из коллег.
- Тут недалеко есть памятник, - с жаром начал Данил. – Он говорил со мной!
- Хватит свои шутки шутить, - раздражённо буркнул главный.
- Не шучу, ей-богу! Запись есть!
- На записи с тобой мог разговаривать любой человек.
- Тогда… Хотите сходить? Он разговаривает!
- Ну и что он там тебе сказал?
- Наш город хотели назвать Пожарском в честь огромного пожара, который всё разрушил.
- Наш город называется Вышегорск. Что ты несёшь?
- Но памятник сказал…
- Памятники не разговаривают.
- Они разговаривают!
- То есть это ты серьёзно сейчас? Будешь шутки шутить, когда нам скоро пора закрываться из-за того, что почти нет покупателей?!
- Мне не до шуток! Он умеет разговаривать и всё мне разъяснил!
Главный редактор подошёл к нему вплотную и злобно прошипел:
- Знаешь, что? У меня работники в дефиците, но от такого я, пожалуй, откажусь. Ты уволен. Раз не можешь признаться, что это всё шуточки, «скорую» вызвать будет не лишним!
- Для чего же «скорую»? Разве кому-то плохо?
- Догадайся с одного раза, кому, - затем главный говорил уже в трубку: - Приезжайте скорее. Человек не в своём уме.
Прошло около десяти минут, и бригада скорой помощи уже слушала рассказ о говорящем памятнике, а потом затаскивала Данила в свою машину. Когда они ехали мимо сквера, Даня сказал, что душно, и попросил приоткрыть окно. На всю улицу прогремел отчаянный крик:
- Я им всё рассказал! Простите, Андрей Павлович! Вы были правы!
Никого в сквере не было, поэтому люди не могли увидеть, как поник мраморный человек…
Врачи уложили Даню обратно на носилки и заткнули рот, чтоб больше не кричал. Парень вскоре прекратил сопротивляться.
Прошло полгода. Данила выписали их психиатрической больницы, обнаружив, что он адекватен.
Издательство не разорилось. Студент видел, как туда заходили люди. Возвращаться туда он как-то не хотел и устроился работать курьером на полставки.
Памятник в сквере больше ни с кем не разговаривал – он утратил способность доверять. Даже когда Данил приходил объяснить ситуацию, памятник стоял молчаливой громадой, но с более сердитым выражением лица.
Шумели машины, бегали люди, и строились здания. Жизнь кипела в городе Вышегорске…
Даня – студент журфака. Поступил он туда совершенно случайно. Никогда особо не хотел, но прошёл по экзаменам и решил попробовать. Правда, он успел пожалеть об этом… Да и как тут не жалеть, если соседи по комнате вечно не спят ночами, а сложностей в учёбе с каждым днём становится всё больше. Пожалуй, радость ему могли бы принести какие-никакие деньги, но даже у родителей их почти не было.
Учёба настала только в октябре, и в первый месяц осени Дане удалось найти работу. Парень пришёл в никому не известный частный журнал с гордым названием «Фараон». В нём катастрофически не хватало людей – немногие хотели писать о достопримечательностях города. На самом деле Даня тоже не хотел, но в остальных издательствах брали людей с высшим образованием, а у него было лишь оконченных одиннадцать классов, да и то с парой троек. К счастью, в «Фараон» принимали кого угодно, лишь бы хоть чуть-чуть умели писать.
Тут он и разочаровался во всём. Ворчание главного редактора, пустая лапша, боль в копчике… Основной проблемой стало то, что Данил был иногородним и попросту не мог знать о здешних интересных местах. Студент ездил в центр или куда-то подальше, чтоб самому их изучить. В его посёлке, именуемом Подгорным Лесом, знали только местные достопримечательности в виде синеватого валуна или сосны-рогатки, поэтому какие уж тут музеи и театры постороннего города… Но парень не ушёл из журнала, даже когда началась учёба, он искал заработок.
И вот, он шагал на работу. Сегодня университетские занятия начинались с третьей пары, поэтому Данил использовал момент. Парень пришёл слишком рано – в половине восьмого издательство ещё не начинало работу. Студент двинулся по соседней улице и постепенно оказался в каком-то незнакомом ему сквере. Тут Даня замер с широко открытыми глазами. Прямо в метре от него возвышался человек из гранита. Он был, казалось, преклонного возраста - лицо усеивали морщины, но в нём не чувствовалось дряхлости, напротив: сила бурлила, лицо имело серьёзный и какой-то значительный вид. Данил был поражён: оказывается, не нужно далеко ездить за культурными объектами, они есть совсем рядом. Парень даже не решался подойти, всё стоял и смотрел.
- Ну, чего уставился? – вдруг послышался строгий и басистый голос.
Данил ещё больше выпучил глаза и вздрогнул. Он тряхнул головой, точно пытаясь очнуться ото сна.
- Уставился, говорю, чего? – раздался тот же голос, и вдруг Данил заметил, как памятник искривил бровь, глядя на него.
- Про… Простите, - выпалил парень. – Вы разговариваете?
- Говори громче, чего мямлишь?
- Я хотел поинтересоваться, кто Вы, - Данил уже понял, что его предыдущий вопрос слишком очевидный…
- Встань поближе! Ничего не слышно. - Даня выдохнул и нерешительно подошёл к памятнику. - Не бойся, я тебя не трону. Я ж сделан из гранита! Я не могу ходить.
«И вправду», - в мыслях согласился Данил и сделал шаг уже смелее.
- Я хотел спросить, кто Вы. Я о Вас не слышал раньше.
- Кто, кто… Стёрлась фамилия с подножия… И никто меня не знает, все меня забыли! Эх… И никто не поинтересуется…
- Я поинтересовался, - заметил Данил. – А можно, я у Вас возьму интервью?
- Интервью, интервью… Нет, чтобы просто поговорить… Давай своё интервью, всё равно здесь слишком скучно… Голуби глупы как пробки, а ты хотя бы умеешь задавать вопросы…
Данил не знал, как утешить старика, и спросил:
- Вы не против, если я запишу это на диктофон?
- Что?
- Можно, я буду записывать?
Мужчина усмехнулся:
- Можно, но зачем? Что ты скажешь потом всем? Что с памятником разговаривал?
Данил впал в ступор от такого вопроса, но потом ответил:
- Я подумаю.
- Думай, думай. Скажу тебе так: лучше никому не знать о нашем разговоре. - Затем после небольшой паузы памятник продолжил: - А скажешь ли ты название нашего города?
- Вышегорск.
- М-да. Ничего удивительного, - старик вздохнул. – Этой истории никто не знает. Кроме меня, разумеется.
- Я немного не понял, о чём Вы хоте…
- Не так этот город называться должен, - хмуро перебил памятник.
Данил смотрел на него в растерянности. Через полминуты молчания студент сказал, доставая телефон:
- Предлагаю начать.
- Представься, - сказал памятник.
- Меня зовут Данил Светлов. Пока семнадцать лет, учусь на журналиста. Я бы хотел узнать немного о Вас, - Даня включил диктофон.
- Андрей Павлович Руденко. Я построил этот город.
- Пожалуйста, Андрей Павлович, расскажите что-нибудь о городе и о том, почему он должен называться по-другому.
- Это длинная история, и раз ты задал этот вопрос, изволь слушать терпеливо. Когда-то очень давно здесь было Поселение Уральцев, его уничтожил пожар две сотни лет назад. Мы стали отстраивать всё заново. Только получилось уже не поселение, а целый город. Я был главным градостроителем. Мы планировали назвать город Пожарском, чтоб сохранить память о пожаре и о тех, кто трудился. Но я уже не был молодым и умер, - на этом моменте Данилу стало аж нехорошо, а Андрей Павлович продолжил: - Люди похоронили меня здесь и поставили памятник, но позабыли о наших планах... Они назвали город Вышегорском, потому что он находится на высокой горе. Видимо, они совсем не ценили свой труд и забыли старания многих поколений. А ведь название города должно отражать его становление!
- Неужели это всё правда? – Данилу показалось, что памятник оскорбился, и студент прикусил язык. У него в голове крутились вопросы: «А зачем сохранять память о городе?», «Почему это важно?». Но они были скорее философскими, поэтому парень не стал их задавать. – Хорошо, - немного погодя сказал он, - а люди не посещают Вас?
- Посещали лет пятьдесят назад, но потом всем стало безразлично, они стали забывать свою историю. Что ты ждёшь от людей, которые даже не могли правильно назвать свой город?
- Да уж… А где памятники других героев?
- Вопрос не ко мне, - ответил Андрей Павлович. – Когда я был жив, не строили, потому что средств и времени не было. Возможно, сейчас где-то и есть.
- Но откуда Вы знаете, что было после Вашей смерти? Я про то, что люди забыли назвать так, как задумывалось.
- Я здесь стою не первый и даже не десятый год. Слышал много чего.
- А Вы кому-то это всё рассказывали?
- Тут совершенно забавная история! – памятник даже засмеялся. – Я всего неделю назад узнал, что могу говорить.
- И за неделю тут никого не было?
- Были. Но я не решался… Потом понял, что мне за столько лет наскучило стоять здесь, так что смог заговорить с тобой.
- Понятно. Что бы ещё спросить… А стоять тяжело?
- Да нет, я чувствую невесомость.
- А голуби? Помните, Вы были недовольны?
- Проклятые существа! Мало того, что с ними не о чем говорить, так ещё и сидят на мне, будто я им лавочка! И не напоминай даже!
Тут Данил взглянул на запястье левой руки:
- Ой, Андрей Павлович… Мне же через пять минут надо быть в издательстве... Так время незаметно пролетело.
Старик раздосадовался. Но тут же воскликнул:
- Не вздумай никому об этом рассказывать! Они скажут, что ты спятил. Потом приходи, и решим, как сделать так, чтоб люди узнали про всё из якобы исторического источника. Все должны понимать, где живут, и как на самом деле называется их город. Он будет называться Пожарском! И никак иначе! Ты понял меня?
- Да, да! Спасибо за беседу. Было просто поразительно. Особенно то, что памятники говорят.
- Тебе спасибо… - старик заметно смягчился. – Мне было очень одиноко больше сотни лет, а сейчас я поговорил с человеком! А ещё ты не убежал, не испугался и продолжил разговор. Удачи тебе. Приходи как можно скорее, я очень жду тебя. Мы должны решить огромную задачу. Прощай.
- До свидания!
Данил нажал «Стоп» на Диктофоне и поспешил в сторону издательства, он постоянно оглядывлся и махал памятнику рукой. Студент прибежал, открыл дверь и закричал:
- У меня появилось столько материала! Мы заработаем очень много денег, мы станем популярными!
Главный редактор, небритый и хмурый, уставился на него:
- Здрасьте, для начала. Слушаю.
Вышли два молодых человека, которые работали бок о бок с Данилом.
- В общем! Вы знаете, как наш город называется? – затараторил он.
- Вышегорск, а ты что, забыл?
- А вот и не так! Он называется Пожарском. Я всё это узнал от памятника! Хотите вот запись послушать? Памятники разговаривают! Я тоже не знал, да! Этот памятник человеку, который руководил постройкой нашего города! Он знает настоящее название!
У главного редактора округлились глаза:
- Чего?
- Давай по порядку, - бросил один из коллег.
- Тут недалеко есть памятник, - с жаром начал Данил. – Он говорил со мной!
- Хватит свои шутки шутить, - раздражённо буркнул главный.
- Не шучу, ей-богу! Запись есть!
- На записи с тобой мог разговаривать любой человек.
- Тогда… Хотите сходить? Он разговаривает!
- Ну и что он там тебе сказал?
- Наш город хотели назвать Пожарском в честь огромного пожара, который всё разрушил.
- Наш город называется Вышегорск. Что ты несёшь?
- Но памятник сказал…
- Памятники не разговаривают.
- Они разговаривают!
- То есть это ты серьёзно сейчас? Будешь шутки шутить, когда нам скоро пора закрываться из-за того, что почти нет покупателей?!
- Мне не до шуток! Он умеет разговаривать и всё мне разъяснил!
Главный редактор подошёл к нему вплотную и злобно прошипел:
- Знаешь, что? У меня работники в дефиците, но от такого я, пожалуй, откажусь. Ты уволен. Раз не можешь признаться, что это всё шуточки, «скорую» вызвать будет не лишним!
- Для чего же «скорую»? Разве кому-то плохо?
- Догадайся с одного раза, кому, - затем главный говорил уже в трубку: - Приезжайте скорее. Человек не в своём уме.
Прошло около десяти минут, и бригада скорой помощи уже слушала рассказ о говорящем памятнике, а потом затаскивала Данила в свою машину. Когда они ехали мимо сквера, Даня сказал, что душно, и попросил приоткрыть окно. На всю улицу прогремел отчаянный крик:
- Я им всё рассказал! Простите, Андрей Павлович! Вы были правы!
Никого в сквере не было, поэтому люди не могли увидеть, как поник мраморный человек…
Врачи уложили Даню обратно на носилки и заткнули рот, чтоб больше не кричал. Парень вскоре прекратил сопротивляться.
Прошло полгода. Данила выписали их психиатрической больницы, обнаружив, что он адекватен.
Издательство не разорилось. Студент видел, как туда заходили люди. Возвращаться туда он как-то не хотел и устроился работать курьером на полставки.
Памятник в сквере больше ни с кем не разговаривал – он утратил способность доверять. Даже когда Данил приходил объяснить ситуацию, памятник стоял молчаливой громадой, но с более сердитым выражением лица.
Шумели машины, бегали люди, и строились здания. Жизнь кипела в городе Вышегорске…
